Вперед… вперед… вперед!
Эти птичьи крики…
Они буквально оглушали, они терзали слух, хотелось зажать уши ладонями и беззвучно заорать в ответ.
Небо вопило над нами!
Мечущие из стороны в стороны птицы уворачивались от сияния божественной силы, но ведомые приказом снова возвращались и бросались в атаку. И при этом они непрестанно кричали… кричали… кричали…
Вниз дождем сыпались камни, медленно опускались перья и пух, падали одиночные птичьи тушки пронзенные стрелами или пораженные иным способом.
Вверх с земли летели те же камни, стрелы и проклятья. Никто не покинул защитную стену — все остались на посту, вздев над головами прочные щиты. Остальные стояли частью во дворе — так же прикрывшись от удара с небес — другие в жилой пристройке, причем те кому это удавалось, стреляли из луков вверх, нет-нет да уменьшая поголовье крылатого врага.
Я наблюдал за всем сверху — стоя на платформе подъемника и медленно спускаясь вниз. Рядом как всегда бесстрастно стояли ниргалы, но, впервые, я ощутил внутри их закованных в железо тел, нечто вроде возбуждения и предвкушения — воины жаждали сражения, жаждали окунуться в кровавую схватку. Я отчетливо ощущал их чувства.
Но сейчас меня больше волновала ситуация в целом. Если так продолжится дальше, люди попросту не выдержат этой вакханалии — это слишком бьет по морали, столь громкий крик, беспрестанное мельтешение птиц над головой, падающий сверху камни и птичьи тушки норовящие вырвать глаза или хотя бы исполосовать лицо.
И яд! Почти наверняка это именно яд — я уже успел поймать и убить одну из пикирующих птиц и сейчас держал обмякшее тельце в руках, мрачно глядя на безжизненные лапки густо покрытые темной и крайне отвратно пахнущей жидкостью. Это либо перегнившая кровь с чем-то, либо что-то еще не менее ужасное…
Одна надежда что мы найдем средство лечения от яда. Потому что первые ранения уже есть. И в заградительном отряде и здесь — как минимум на нескольких людях кровь, кого-то заносят внутрь пристройки прикрывая щитам, а он кричит в голос зажимая обильно кровоточащее лицо. Проклятье! Тарис… Тарис…
Но и это еще не все!
Что потрясло меня больше всего — упавшие птицы. Сбитые стрелами, камнями, попросту раздавленные или разрубленные мечом во время падения. Они лежали повсюду. Во внутреннем дворе, на крыше пристройки, на защитной стене, снаружи в ущелье. И я отчетливо видел сверху, как медленно-медленно птичьи тушки корчатся и дергаются, вяло вздрагивают, перекатываются и словно бы ломаются. Кое-где пернатый покров треснул, обнажив кровоточащее вспухшее мясо, продолжающее пульсировать и выпячиваться. Мой новый взор без труда различал дрожащие огоньки жизненной силы внутри упавших птиц. А вот две птичьих тушки соприкоснулись, словно бы слиплись, вновь показалось облепленное перьями мясо, а затем обе тушки стали единым целым — прямо на моих глазах они слились воедино и увеличились в размерах. И дрожащий комок голодной мертвой плоти попытался было дотянуться до ноги пробегающего мимо воина, не преуспел, после чего мягко перекатился дальше, туда, где среди грязи дергалась разрубленная пополам ворона.
Пожиратели! Каждая из этих птиц после смерти превращалась в крохотного пожирателя или же его часть! И они пытались слиться воедино, набрать массу и силу. И тогда начнется побоище…
Некромантия страшна! Вот насколько она страшна! Это не обычные мертвяки или пауки! Вот оно истинное древнее искусство казалось бы искорененное Церковью, но вновь вернувшееся! И это искусство ужасало и одновременно восхищало меня.
— Разжечь костры! — мой крик был очень громок, но даже он не сумел перекрыть птичий… уже не крик и не гомон… что-то вроде немыслимого рева, щелканий, хлопанья крыльев и прочего. И дробного звука каменного дождя.
— Чтоб их! — прорычал я, поймал взгляд одного из воинов и указал сначала на факел, а затем на подготовленную поленницу дров.
Тот меня понял правильно и кинулся поджигать пламя, чуть не упав от удара массивного камня по щиту удерживаемому над головой. Тут платформа подъемника ударилась о стену и я зашагал вперед, прикрываемый ниргалами и при этом, ведя себя настолько спокойно, что, как мне кажется, от моего невозмутимого вида несколько человек остолбенели, а около десятка воинов устыдились и резко закрыли рты, что до сего момента исторгали невольные крики.
Не став ничего говорить, я показал вниз, где брошенный на дрова факел выплюнул сноп искр, затем ткнул пальцем вниз, указав на шевелящийся комок плоти, пытающий добраться до своего собрата в шаге поодаль и снова указал на костер. И только сейчас воины увидели, что упавшие и, казалось бы, убитые птицы продолжают «жить», несмотря на разрубленные и раздавленные тела.
Многие тут же кинулись собирать птиц — накалывая трепещущие комки мяса на острия мечей и скидывая вниз, во двор, где другие тем же способом принялись отправлять нежить на занявшийся костер. По моему жесту ко мне подскочил ветеран, наклонившись к его уху, я отдал ясный и четкий приказ:
— Могут начать падать камни. Всех кто в пристройке из женщин и детей — вглубь пещеры сейчас же. И продолжайте всех спускать.
— Да, господин! — прокричал в ответ воин.
— Сгархи сразу же за ними. Спросите монахов знают ли они что про яд. Скоро вернется отряд с вершины — если что прикройте их.
— Да, господин!
— Держитесь, а я скоро вернусь — добавил я, спокойно и медленно оглядел лица воинов, ободряюще кивнул, развернулся и вновь зашагал к платформе подъемника. Еще через мгновение я уже вздымался наверх, по-прежнему прикрываемый ниргалами.